Моя библиотека фантастики. Часть 28. Сборник научной фантастики. Выпуск 19

Сборник научной фантастики. Выпуск 19. Составитель: Евгений Войскунский. М.: Знание, 1978 г.  Тираж: 100 000 экз.

Иллюстрация на обложке и внутренние иллюстрации Д. Утенкова.

Содержание:

Евгений Войскунский. От составителя, стр. 3-4.  За минувшие двадцать пять лет наша цивилизация — главным образом благодаря телевидению — удвоила радиояркость Солнечной системы в метровом диапазоне волн: будто зажглась новая яркая лампа. Разумеется, это свидетельствует не столько о качестве телевидения, сколько о мощи поступательного движения НТР. Как бы то ни было, а мы стали космической цивилизацией. Экспансия в космос — процесс необратимый, разум с неизбежностью должен выйти из земной «колыбели». Казалось бы: столько дел, столько нерешенных проблем на Земле, — что нам до «черных дыр», до странностей поведения К-мезонов, до загадки «начала» — той точки с бесконечной плотностью вещества, откуда «есть-пошла» Вселенная? Но все это очередные вехи великого процесса познания, — а не познание ли себя и окружающего мира с целью его переустройства является главным назначением человека?

В современном мире научная фантастика занимает «пограничное» место — в смысле ее причастности и к литературе, и к науке, — ее развитие, ее взлеты и спады в известной мере определяются сложностью самого процесса познания. И не оттого ли фантасты подчас отсекают от двуединого определения жанра слово «научно», оставляя менее обязывающее «фантастический», что новейшие проблемы науки оказываются «не по зубам»? Поистине нужна высокая температура для возникновения органического сплава литературы и науки, для того, чтобы ярким светом вспыхнула новая «лампа»…

Не ставя себе целью определять сравнительную яркость «ламп», я хотел бы все же воздать должное фантастам, сохраняющим верность научной  фантастике.

Нам, живущим в мире больших скоростей, постоянно не хватает времени — для работы, для творчества, для развлечений. Время неумолимо несет нас в мощном своем течении. Но позвольте, разве не доказана Эйнштейном относительность времени, его зависимость от скорости, от массы? Вот, значит, рычаги, посредством которых можно воздействовать на время. И уездный учитель арифметики Иван Аникеев, полунищий мечтатель и прожектер, в начале века впервые формулирует задачу: «Пришла пора укротить и своевольное время, — пишет он в своем наивно-высоком стиле. — Наш гордый потомок, будет по своему усмотрению ускорять или замедлять бег времени…»

Иван Аникеев — вымышленный персонаж из повести-хроники Георгия Гуревича «Делается открытие», с которой начинается этот сборник. Вымышлены и остальные герои повести — математики, изобретатели, испытатели, на протяжении столетия разрабатывающие теорию и воплощающие в практику науку об управлении временем — темпорологию — тоже (пока!) вымышленную. Но как реальны в свете истории нашего века — судьбы этих людей и как, при всей фантастичности, достоверен сам процесс «делания открытия» в этой интересной и крупномасштабной повести.

Научно-фантастическая проблема лишь тогда становится фактом литературы, когда наполнена человеческим содержанием и имеет прямое отношение к современной духовной жизни общества. Чем больше на Земле механизмов, машин, тем яснее становится, что главная функция настоящего человека — нравственная, — справедливо пишет в своем рассказе «Черный камень» Север Гансовский. Эта нравственная функция определяет поведение героев из сегодняшней жизни — художника из упомянутого выше рассказа, бухгалтера из рассказа Геннадия Мельникова «Лекарство от автофобии» и героев из коммунистического будущего космонавтов из повести молодого фантаста Виталия Бабенко и школьников из рассказа Дмитрия Биленкина «Проба личности», вершащих строгий суд над… Фаддеем Булгариным, вызванным из глубины веков методом «фантоматического» моделирования Так научная фантастика осуществляет своего рода «службу времени», экстраполируя в будущее лучшие нравственные качества ныне живущих людей.

Повести и рассказы

Георгий Гуревич. Делается открытие (повесть в 12 биографиях), стр. 5-84.

«Очерк 1 - о самом первом догадавшемся, что время воспринимается по-разному, что его скорость можно менять; об этаком самоучке-самородке из российской глубинки, слишком бедном, чтобы ставить опыты и потратившем жизнь на прошения. А на прошения отвечали однозначно: «Подобные эксперименты в Европе не производятся, и денег на безумные идеи нет».

Очерк 2 - о теоретике, математике, разработчике теории многомерного и неравномерного времени. Второе-то измерение у времени есть безусловно - это ускорение. Судьба этого человека немного напоминает судьбу Коперника. Его формулы признали верными, даже и удобными для вычислений, но не имеющими отношения к природе.

Очерк 3 - о философе, натурфилософе, пожалуй, который в своей системе наук нашёл место и для темпологии. Но его работа не была опубликована. Это уже потом её раскопали и воздали хвалу задним числом. А сам-то он не дожил, погиб в гитлеровских лагерях.

Вот уже очерк 4 - о бойце, воспринявшем темпологию всерьёз, вступившем в споры, задевшем и обидевшим сотни ретроградов. Но от него требовали доказательных опытов, а опытов ещё не было. И спорщика затравили лекторы, читавшие науку по старым учебникам, очень уж он подрывал их авторитет.

Очерк 5 - о скромных и терпеливых учёных, которые сумели поставить доказательный опыт, вложив те самые «годы труда» в грамм, даже в миллиграмм руды. Им удалось создать прибор, где время чуточку менялось, и это можно было проверить.

Затем последовало всеобщее увлечение, мода на темпологию. Подобная мода была на микроскоп в середине XVIII века, на рентген - в конце XIX, на радий - в начале XX. Все добывали приборы, все что-то открывали. И открытия действительно давались легко, как в Америке после Колумба. В самом деле, после того, как путь через океан был проложен, каждый корабль, пересёкший Атлантику, открывал новую страну или новый остров, новую реку, горный хребет.

Очерк 6 - о герое щедрой эпохи - очень энергичном, очень напористом, сильном и трудоспособном человек, который превратил темпологию в науку, насытив её всеми доступными фактами.

Очерк 7 - о теоретике, который подвел итог всем этим фактам. В отличие от предыдущего героя этот был вдумчив, медлителен, даже тугодум немножко, совсем не напорист, скорее уступчив, не требовал, не поучал, а прислушивался, взвешивал и делал выводы. Ему не надо было сотни опытов организовывать, ему надо было сто раз обдумать каждый факт.

Очерк 8 - о человеке очень талантливом, даже несколько высокомерном и насмешливом. Способности у него были блестящие, он не понимал тугодумов, свысока смотрел на них. Ему достались не фундамент и даже не каркас темпологии, а «кружева» науки, окончательная отделка, самые сложные противоречия. В сущности после него нечего было делать в теории. И старшему брату его и соавтору (сам гений погиб преждевременно в дорожной аварии) осталось только разъяснять трудности темпологии, настойчиво твердя молодым учёным о скромности и внимании к каждой букве классиков темпологии, - его брата, прежде всего, о счастье быть последователем великих.

Да, наука была создана, в основном завершена, но предстоял переход к промышленному использованию.

Очерк 9 - об организаторе опытного завода. Само собой разумеется, он по характеру организатор, умеет подбирать людей, расставлять, давать задания, наставлять и строго требовать.

Очерк 10 - об испытателе. Понятно, что от него прежде всего требовались физическая сила, терпение и выдержка. И поскольку путешествие во времени по условиям своим противоположно космическому, выбирали не из лётчиков, а из водолазов.

На том повесть кончается. Десять очерков о двенадцати учёных.

Виталий Бабенко (род. 15 июня 1950 г.) Переписка (рассказ), стр. 84-121. Задумка автора понятна — показать чувства людей во время очень долгой разлуки. Но также понятно, что описанная ситуация совершенно нереальна. В такие длинные полеты (больше 50 лет) никогда не будут брать семейных людей, много проблем. Логичнее формировать экипаж из одиноких людей, в крайнем случае — из семейных пар. Концовка рассказа тоже не порадовала. У жены капитана Светланы появилась возможность увидеть мужа лет на тридцать раньше. Но вместо того, чтобы этим воспользоваться, как на ее месте сделала бы любая нормальная женщина, Светлана совершает поступок, близкий к идиотизму, руководствуясь туманными опасениями принизить величие этого полета.

Север Гансовский. Черный камень (рассказ), стр. 121-142. Рассказ — вариация на тему «Вторжение похитителей тел». Но если в классическом фильме 1956 года социальный подтекст лишь подразумевается, то здесь автор посвящает последние страницы морализаторству и бичеванию общественных пороков. И добротный, пусть и не оригинальный по общему замыслу, научно-фантастический рассказ под бой часов превращается в тыкву поверхностного памфлета. Эти страницы с поучениями не вырвешь, потому что резонёрский, уныло-благомысленный голос рассказчика — художника, некогда опустившегося до коммерческого успеха, но теперь вставшего на путь духовного возрождения — подводил к ним с самого начала. А жаль: сами события интересны, процесс вживания «гостя» в человеческое тело описан ярко, язык хорош. Если бы не зануда-рассказчик, могла бы получиться хорошая вещь.

Павел Амнуэль (род.  20 февраля 1944 г.) Странник (рассказ), стр. 142-158. Киму Яворскому одиннадцать лет. Он с отцом приезжает в новый город и идет в новую школу. В школе он знакомится с учителем Астаховым — большим специалистом в человеческих ошибках. На основании анализа научных ошибок человечества Астахов создает науку эрратологию. С помощью этой науки он мечтает добраться до звезд.

Дмитрий Биленкин. Проба личности (рассказ), стр. 158-174. Нет, в будущем нельзя будет путешествовать в прошлое. Но можно будет сделать почти тождественную вещь — по историческим свидетельствам, по книгам, по всем известным фактам смоделировать личность исторического человека. Группа школьников решила встретиться с Фаддеем Венедиктовичем Булгариным. Вам ничего не говорит это имя? Девятнадцатый век, Пушкин, травля, доносы… и прозвище «Видок Фиглярин» по нелестной оценке его современников. Смоделированный, он держит ответ перед нашими потомками. Пугается, потеет, дрожит… а в конце совершает один поступок, обычный для того времени, но повергающий героев рассказа в смятение.

Геннадий Мельников (1936-2003). Лекарство от автофобии (рассказ), стр. 174-193. Для некоторых собственные страхи являются неприятными раздражителями, но есть люди, для которых собственные страхи – это дар.

Роман Подольный. Последний рассказ о телепатии (рассказ), стр. 193-196. Очень точное психологическое наблюдение, что слова практически никогда не совпадают с нашими поступками. Почему нашими? Любого человека! Предугадать его поведение невозможно, если не отключить звук. Тогда совсем другой коленкор. Это, как смотреть футбол без голоса комментатора. Совсем другое кино.

Владимир Фирсов. Первый шаг к Берлину (рассказ), стр. 196-209. Росин, пилот хронолета из далекого будущего, совершил вынужденную посадку в Подмосковье 1941 года и попал в плен к фашистам. Его отбили партизаны, но командир партизанского отряда по прозвищу Дед сам оказался в руках у фашистов.

Из зарубежной фантастики

Роберт Абернати (1924-1990). Человек против города (рассказ, перевод А. Григорьева), стр. 210-221. Довольно интересный рассказ, весьма оригинальный для 1950-х гг.  Образ города как живого существа описан весьма неплохо, герой, противостоящий ему, также довольно красочен — настолько, насколько позволяют объёмные рамки малой прозы. Этакие изгой, одинокий мститель. Вообще, образ любого метасущества, будь то планета или город, весьма привлекателен и не сказать, чтобы хорошо разработан в фантастике.

Публицистика

Ал. Горловский. «Осторожно: фантастика». Полемические заметки, стр. 222-237. (Человек в системе НФ. Полемические заметки). До чего же стремителен этот XX век! Только вчера братья Люмьер дали первый общедоступный сеанс кино, и вот оно уже полиэкранное, вариоэкранное, цирко- и стерео… Давно ли проехали по улицам первые самоходные коляски? А уже пишут об автомобильном нашествии в глобальном масштабе… Телевидение, космонавтика, атомная промышленность… Все стремительно и неуловимо. Вот и фантастика. Еще недавно чтение для детей, она уже требует себе взрослых, да еще и с изрядным образованием; сказочка, но уже для «младшего и старшего научного возраста». Успехи ее и в самом деле поразительны: она создала вещный мир будущего, придумала человечеству историю, которой еще не было, исследовала прямые и обратные связи времен, перебрала уйму вариантов ближайших тысячелетий, экстраполировала и пролонгировала все мыслимые и немыслимые ситуации и вдруг…  Еще не тупик, но вроде бы наметились какие-то пределы, и уже вспыхнуло в дискуссиях тревожно-диагностическое словечко «кризис», в сама фантастике, так гордившаяся своим жанровым разнообразием, все чаще стала рассыпаться на ртутные капельки рассказов и рассказиков, и даже крупные романы стали походить на цепь новелл.  Если и не кризис, то задуматься есть над чем.