Моя библиотека фантастики. Часть 11. Что такое фантастика?
«Что такое фантастика?» — монография Юлия Кагарлицкого 1974 года. В неё включены переработанные ранее опубликованные статьи «Был ли Свифт научным фантастом» (1965) и «Как попасть на Луну» (1969).
Глава I. Как попасть на Луну?
Фантастика всегда находится где-то на грани между верой и неверием. Это главное, что её отличает. Благодаря этому мы и воспринимаем то или иное произведение как фантастическое. Это выражается через самую «художественную фактуру» фантастики. Фантастический художественный образ показывает это на редкость четко. Его «составные элементы» могут быть удивительно реальны, каждый из них, взятый в отдельности, способен внушить полное к себе доверие, но это ещё не образ, это половинки его — соединившись, они дадут новое целое, которое вызовет к себе уже иное отношение. Чем реальнее составные части образа, тем необычнее должны быть отношения между ними. Поэтому фантаст предпочитает брать явления очень далекие друг от друга, ещё лучше контрастные, — как люди и звери. В этом смысле фантастика апеллирует к изначальным механизмам человеческого мышления, к выявлению понятия через его противоположность, причём те же традиционные механизмы мышления помогают слиться этим противоположностям в единый образ.
Глава II. Рабле, Свифт, Вольтер
В лице Рабле, Свифта, Вольтера фантастика вступила на путь, с которого она уже не свернёт. Она нащупала основы своего метода, и метод этот оказался достаточно гибким, достаточно способным к преобразованию для того, чтобы при всей непохожести разных периодов развития фантастики традиция окончательно не прерывалась.
Глава III. Был ли Свифт научным фантастом?
Свифт — сторонник фантазии только до тех пор, пока речь идёт о включении уже выполненных научных исследований в общую систему представлений о мире, о необходимости ликвидировать наметившийся разрыв между научным и художественным мышлением, не дать ему превратиться в зияющую брешь, сохранить «философию» в её цельности. В процессе же исследования, считает Свифт, фантазия только вредна. Пока учёный выступает именно как учёный, Свифт начисто отказывает ему в праве на фантазию, именуемую на сей раз гипотезой. В этом он видит защиту бэконианства — опоры на точное, исходящее из опыта, научное знание. В склонности к гипотезам, в антибэконианстве он и обвиняет Ньютона.
Глава IV. Хроноклазм
Обилие научных обоснований путешествия по времени сделало машину времени своеобразным олицетворением всех их, вместе взятых. <…> она, по сути дела, является сейчас неким очень удобным с литературной точки зрения отвлечением от всех реально обсуждающихся возможностей. <…>
Она потому и приводит к такому числу парадоксов, что её, олицетворенную, хотя и очень привычную условность, пытаются совместить с вещами вполне реальными. Она сама несёт в себе парадокс. Объяснить её становится раз от разу всё труднее и труднее. Все возможные простые объяснения оказываются исчерпанными, а новые — слишком сложными.
Хроноклазм так прочно внедрился в современную фантастику, породил такие интересные её ответвления, так сблизился в чем-то с общелитературными приёмами, что не остаётся сомнения — это не формальный приём. Он чрезвычайно нужен фантастике потому, что выражает что-то от самой её сути. На первый взгляд может показаться, что он тяготеет скорее к аллегории и условности, то есть тем формам, где все возможные параллели подчеркнуты и автор стремится придать своим сравнениям наивозможнейшую однозначность да и вообще нередко действует по собственному произволу, нежели к научной фантастике, мир которой живёт по своим законам. По мере развития и внедрения в человеческие умы научного знания фантастика все большую дань отдавала логике. В эпоху Просвещения логизировался сам гротеск, словно предназначенный природой к тому, чтобы попирать логику. Сейчас гротеск переступил последнюю черту, отделявшую его от логики, и заставил самое логику себе подчиниться.
Глава V. Как сотворить землю?
Современная фантастика это эпос особого рода. Древний эпос фиксировал основные представления о действительности. Новый обладает таким же размахом, но он черпает свой пафос не в систематизации и изложении установленного, а в отказе от вековых представлений. Ценность новой концепции мира для него в том, что она разрушает старую. В старом эпосе замечателен масштаб представлений. В новом — масштаб событий. Это эпос мира, который пришёл в движение. Вернее — который это движение почувствовал. Такая фантастика не могла питаться исключительно старыми соками. Мир раздвинулся для неё не только ввысь, но и вширь. Она осознала, что говорить обо всём на свете — значит одновременно говорить обо всём свете — во всяком случае всё время помнить о нём.
Глава VI. Мир единый и разделённый
История Робинзона Крузо была величайшим обманом Дефо. Но если другими своими обманами он снискал себе у современников кличку «бесстыжий Дефо», этот его обман век принял с восторгом. Матрос Александр Селкирк, чья история дала Дефо фабулу для романа, одичал и рехнулся за несколько лет, проведённых вдали от людей. Робинзон развил свой ум и поднялся до нравственных высот. В это верили, потому что XVIII век, создавший понятие человечества в современном смысле слова, одновременно, со странной нелогичностью, открывшейся только потомкам, верил, что человек может быть один.
Глава VII. Как сотворить человека?
Выращивание живых существ с заранее заданными свойствами достаточно давно заинтересовало фантастов. О нем писал и Степлдон в «Последних и первых людях», и Хаксли в «Прекрасном новом мире». В 1930-е годы это выглядело еще совершеннейшей фантазией. Последующее развитие науки придало этой фантазии обнадеживающие — или пугающие, смотря по применению,— черты реальности. С одной стороны, наука все дальше продвигается в расшифровке генетического кода. С другой —искусственное выращивание живых существ достигло за последнее время немалых успехов. Эту линию исследований начали Шенк в 1880 году и Ананьев в 1892-м. Однако из 138 опытов, поставленных до 1961 года, удались только три. Но в январе 1961 года было объявлено о поразительных результатах опыта, произведенного в Болонье Даниэле Петруччи, Рафаэле Бернабео и Лаурой ди Паули. Они в течение длительного времени поддерживали существование выведенного ими человеческого зародыша, причем опыт был прекращен исключительно из нравственных соображений.
Фантасты не ставят более своей целью поразить воображение читателя самой возможностью искусственного создания живых существ. Они двинулись дальше и говорят сейчас о планировании этой «отрасли производства».
Глава VIII. Роботы
Первые современные фантастические роботы — а они как раз и были такими пародиями на человека — меньше всего были обязаны своим появлением успехам науки и техники. Их породило столкновение гуманистической мысли с обесчеловечивающим влиянием буржуазного общества.
Глава IX. Фантастика, утопия, антиутопия
Потребительская утопия в классовом обществе — это всегда утопия несправедливая, даже в тех случаях, когда несправедливость эта не кажется слишком явной и сказочные богатства приходят путями наполовину сказочными…
Антиутопия — это не просто суд над существующим обществом или критика утопических представлений об обществе идеальном. Это та форма критики, когда в роли судьи выступает Время. Оно должно подтвердить или опровергнуть представления утопистов, выявить то дурное, что содержится в обществе сегодняшнего дня. Антиутопия — это критическое рассмотрение прогресса, поэтому она и не могла появиться раньше, чем сформировалась идея прогресса, раньше XVIII века.
Понятие биологической цивилизации многозначно. В романе Стругацких «Улитка на склоне» (1966) она, например, символизирует фашизм, вошедший в плоть и кровь его носителей.